Химическая история любви

.... А в воду они подсыпали Эл ЭС Дэ / LSD
— А что это?
— Это— наркотик, применяли, как оружие.
— И что с человеком будет.
— У него галлюцинации. Может показаться, что рушатся стены, он может выпрыгнуть из окна.....
небоскреба а а а..
а а а а а а а а а а
Я представил себе окно небоскреба.
Крылья плаща. Осень.
Полёт над незнакомым городом.
Такое ЕСТЬ!
Есть надежда.
Мир уже заявил о себе непреодолимой прочностью.
Я его уже ненавидел. За безразличие, за отсутствие щели.
Ма а а аленькой такой щёлки, что бы хоть заглянуть, что бы— верить.
Чтобы был выход.
Знание дало мне надежду. Надежду, что я буду верить.
Я во всём доверял сестре. Шла война во Вьетнаме. Америкосы тестировали LSD.
Так в возрасте девяти лет в мою жизнь вошли наркотики.
С тех пор я терпеливо ждал встречи.
(9) Девять долгих лет. Я не искал встречи, а ждал. ЖДАЛ! Я уже собирал информацию. Читал всё, что подвернётся. А было не много. Наркомании в СССР не было. Кроме какого то Белдоняна, блять.. Бабаян? Генрих? Запамятовал. Ну, пропаганда голимая. Пара книг. Отрывочные упоминание едва ли в прессе, лишь в кухонных разговорах.
Так и закончил школу, девственно чист в отношениях с наркотиками. Всё лелеял мечты.


Армия
не замедлила ждать.
Вот и встреча. Колёса. Паркопан, циклодол. Транквилизаторы. Лё-х-х-хкие такие галлюцинации.
Но понимаю— не то. Не настоящее. находятся умельцы и варят кокнар.
Первая встреча с опиатами... классика... мимо. Я ничего не почувствовал и не понял. А столько слышал ОПИУМ! ГЕРОИН! Обыватель при таком слове ссаться начинает. Ребят огорчать разочарованиями не стал. Ну не прёт, что поделаешь. Ехал дальше на колёсах.
И вот я гуляю! Молодой рабочий.
Первое после армейское лето.
В саду цветут маки.
— Давай поставимся — предлагает матерый наркот.
— А чё здесь, хватит?— сомневаюсь по незнанию.
— Да конечно.
Коцаем, доим мак. Марочка готова. Делаем на крови. Хороший раствор.
— Ты не вмазывался? Давай поставлю. Начни с пол куба.
Хорошие вены. Придержал руку. Прилежный ученик.
— Взял контроль. Не дует?
— Гут, гони.
Ощутимый толчок по почкам. Жар ударил в лицо, отхлынул, остался плотной паутиной на коже. Провёл ладонями, смахнуть паутину. Снять плёнку с лица. Как снял предыдущую жизнь. Палитра явно изменилась. Цвета, звуки, предметы перестали кричать и спорить. Всё сквозь лёгкую дымку. Сам укутан, как в чреве матери. Мягко и уютно в этом мире.


К концу сезона моя доза от пол куба подошла к двум с половиной.

0,5 — 2,5

В пять раз. Посчитал за тебя.

На такой и тормознулся, встретил и проводил зиму, следующее лето, осень. Осень наступила. В тот момент, когда мы... Мы. Конечно мы. Я торчал не один. Люди добавлялись. Круг ширился. Но в этот момент я лежал на кровати для троих. Мы уже сделали такую кровать. Секс? какой под героином секс! Это же обезбаливающее! Тебя пилой можно пилить. Где то секс присутствовал. Но щас не про секс, а вот был выбор. Идти в институт или шустрить по городу в поисках кайфа.
Я взглянул в прошлый год и решил.

Всё! Я больше не трачу сил на поиски тебя, о ГЕРОИН!
Я не буду тебя искать, покупать...
Придёшь сам, буду рад. ОЧЕНЬ РАД!

Если полтора года назад я думал об уколе с некоторой брезгливостью, то теперь игла уже вызывала тугую волну в теле. Трепетное отношение к уколу не прошло и через двадцать, ну ла а адно, девятнадцать лет. Такие вот правила я выработал в отношениях с опиатами.
А ещё не зыбал галлюцинаций! Опиаты меня обманули. Все эти китайские байки о золотых детях дразнили меня. Ноль визуальных эффектов. Но до поры, до времени. Уже недавно соприкоснулся и получил. Друг взгрел меня.
— На, тут хорошо.
Поднимало тут же поставиться, но таскал "гавно" в кармане до выходных. Решил тоже в свою очередь поделиться с братьями. Поделили поровну. И слава Богу, что я не поставился один. Ко мне спустились золотые дети. Прямо на кухне. Я видел сквозь золото газовую плиту. Не долго. Совсем не долго. Остановилось сердце. Друг позаботился. Опытный наркот. Бил в грудь, лил воду.
Зарекаясь, мол "всё", тут же и думал
ну, это через недельку пройдёт.
Как в воду смотрел.
Всё повалилось, как из рога изобилия. Параллельно "чёрному" пробовал любое "белое". Все эти бодрящие субстанции любы мне, я их уважаю, но не зацепили моего сердца Кокаины— эфедрины.


Мой приятель жил среди чурок. Учёный. Зарулил в институт и выдернул с лекции. Зашли в сортир. А где совершаются действия? Протянул мне пол литровую банку. На палец бурого молока.
— Выпей.
— Когда вставит? Как прёт?
— Минут через сорок. Благородный кайф. Никаких отходняков.
Вкус тошнотворный. На любителя. Выпил и начал ждать неизвестного прихода. Лекция закончилась, переместились в общагу. Там нет веселья, выдвинемся к моей подруге в гости.
— Надо выпить пива или сушняка. Поддерживает кайф.
На углу спустились в пивной подвальчик. По кружечке пива. Пригубил. Пиво— амброзия чистая с нектаром сладким, потекло в горло. Хотел поставить кружку на стол, да не тут то было.
Стола не было. Не было ничего. Вокруг— белый ровный свет. Даже руку с кружкой не вижу. Но я то знаю, стол тут, я слышу шум пивной. Острожно опускаю невидимую руку и слышу стук донышка о стеклянную столешницу. Справился.
— Ну, пошли!
Слышу из пространства. В свету виден дверной проем и в нём опирается на косяк Валера. С трудом миную невидимые ступени.
На улице слегка отпустило. Свет исчез, открыл город. Ветер яростно кинулся трепать одежду. Толкнул тело и двинулись вперёд. Всё моё естество сократилось до мельчайшей точки и повисло где то в черепе, за третьим глазом. Каждое мгновение сжимаюсь от ужаса, ща а а а с тело врежется в прохожего. Но оно чудесным образом избегает столкновений. А а а аа щас врежусь в двери магазина! Но поднимается рука! Я смотрю на неё с восторгом.. и берётся за ручку! Поворачивает! Тянет дверь на себя! Я в магазине...
Метро?
— Да расцепитесь вы! — кричит баба. Мы действительно, обуянные страхом потеряться в метро, вцепились друг в друга и висим на поручнях.
— Медленно едем, очень медленно — покачивает головой Валера.
На выходе другое время года. Осматриваемся.
— Пойдём туда— уверенно указывает опытный друг.
— Почему?— потрясаюсь я — Нам в другую сторону.
— Туда— нет ветра.
Железная логика. Но причина недостаточно веская. Движемся против ветра. Сложно. Валера наклоняется (в жизни ростом пониже, но тут просто согнулся ко мне) и тихо мне в ухо
— Я тебе дам совет?
Я хочу: но вслух не выражаю. Жду и не замедлило быть
— Не шлёпай так ногами.
Точно, брызги во все стороны. Корректирую действия.
Ещё испытание— лифт. Полон мелких школьниц и одна, самая наглая, просто скачет и сует пальцы мне в лицо. Чудом вырвались.
Подруга открывает дверь.
— Вы чего? /такие— забыла сказать/
— Если такая храбрая, иди вон, в лифте покатайся.
Фу у у у. Устал.


С южной республики приятель привёз колонки. Музычка. Колонки набиты анашой. Продал колонки вместе с травой завязавшему другу. Тот подогнал всю траву мне. Поле для эксперимента.
Выбрали специальный день. Засели в общаге. Набили кастрюльку травой, залили литром молока и кипятим десять минут. Отжали массу, остудили напиток. Употребили едва ли не по пол литра. Ну, сколько то выкипело. В первый раз я испил меньше стакана. Показалось мало. Решил наверстать упущенное. Ждём. Даже в горле не першит. Приподнялись прогуляться до мастерской. В бесконечном монастырском коридоре (общага в монастыре) нечто на стене привело нас в восторг.
— Вставляет!— решили.
Заглянули в мастерскую. Никого.. Пусто. только что здесь пировал интернациональный студенческий отряд. Отмечали возвращение с трудовых полей Германии. Составлены столы в длину.. Комната 70 квадратов. Закат застоя. На столах дары пятнадцати советских республик. Жареные куры, соусы, зелень, кишь-мишь, абрикосовое повидло с чищенными косточками демократично выставлено в полиэтиленовом мешке. Залюбовался. И никого. Тишина. Все всё побросали и вышли. Хохоча от счастья беру куриный окорок и подсаживаемся к столу. Помахивая куриной ногой второй рукой целюсь в винище и тут взгляд падает на Володю. Тот внимательно смотрит на окорок. Я сам поворачиваю репу и машу в воздухе вилкой. На вилке наколота винная пробка. Взгляд скользит на второй план, на стол. Среди грязных газет с просыпанной серой солью смешаны хлебные крошки, вялые перья лука. Повалены пустые бутылки.
Так незаметно подкрались галлюцинации. Хохоча оттолкнул и опрокинул от себя стол. Встали и вышли. Поход к комнате занял больше, чем вся моя предыдущая жизнь. Я уже не верил, что мы дойдём до конца коридора.
Захлопнулась дверь, я упал, падал на кровать и захлопывал дверь, начинал, продолжал падать и захлопывать дверь одновременно. Рассматривал всё движение от и до, медленно, с расстановкой. Падение-захлопывание не заканчивалось. А дальше присоединилось катание по кровати. Захлопывание— падение— катание.
Подотпустило.

И вот, жадность.
— Надо догнаться сушняком.
Уже на готове. Сидя на казенном стуле хлещу с горла.
В красивом повороте отдаю бутылку, поворот, поворот,
ещё поворот, кувырок через голову, падаю, падаю а а а а.
а а а!! Между двух небоскребов.

Стремительно проносятся окна.
Земля приближается.
Я ору в конвульсиях.
Расставил руки, смирился, будь, что будет.
Воздушный поток ударил в ладони, надул рукава.

Тело дрогнуло, руки раскинулись,
рывок, плоскость крыла от плеча.
Взмыл, покачивая фюзеляжем. Тело самолёта.
Подо мной заснеженные поля и леса.
Почему то я знаю, что это Польша.

Я лечу из Германии к дому.
Багряный луч заходящего солнца отразился в окне заводского корпуса.
Завод притянул меня.
Кто я?
Никакого намека.

Заводская труба красного кирпича. Прошлый век.
Внимательно слежу за ней год за годом.
Время вымывает кирпич.
Неравномерно, рисует некий узор.
Годы сморю в узор.

Что то мне напоминает.
Лицо! Знакомое лицо.
А вон, рядом с заводом маленький домик в снегу.
Нырнул и стал вышитым пеньком на ковре у бабушки.
Коврик вылинял.
Где то тут есть я.

Это лирика, а тут ФАКТЫ
химическая история любви

end