Тюрьма

СвобоДА

1

Про тюрьму значитца... Ну хорошо.

От сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Тюремный опыт у меня не богатый.
• Посетил по пустяковым делам Гамбуржскую тюрьму. Так, кратко, три дня.
• Переехал там же в Германии в какую то люксовую тюрьму и провел там 24 дня в отдельной камере.
• Пару— тройку дней беседовал с французким профессором в датской тюрьме/нарушение визового режима/
• Семь месяцев в "Крестах" послужили хорошим уроком. По плотности обучения равносильно десяти годам средней школы. Отдельная история. Фьюче.

Мыслишки, что лезли в голову, когда посиживал в течении семи месяцев в Крестах, частично легли на бумагу.

Вечер. Вынужденное пребывание. В данной ситуации все мысли направлены в это узкое русло. Мысль бьётся. И как ни странно, она ограничена этими стенами, не может вырваться за решётчатое окно, не бежит за зелёную полоску тополей. никак не двинуться дальше, шире. С трудом протестую? внутри. Кто на пути? Не это важно. К кому обратиться? Проблема не изменилась. Мир по прежнему агрессивен. Он всегда побеждает. Даже не открыто и силой, а как то исподволь. Делаешь ему уступки, ждёшь Великой Битвы, за Великий Смысл... и шаг за шагом теряешь то, что имел, то, что дорого. Надо немедленно отказаться от того, что дорого и нечего будет отнять.
Сложно выразить словом, мысленно охватить, назвать ЭТО НЕЧТО, что ходит вокруг, что враждебно. Кто это? Что это? Можно назвать просто и обширно— Моя жизнь. Ах, схватить бы ЭТО за горло,да что бы непременно было слабее и вырвать победу. Заставить идти так, как хочется мне. Но как? Сейчас, конечно, ясно— чем угодно, как угодно, куда угодно. Птицей лететь, умереть не страшно, литься дождём, мешаясь грязью под ногами прохожих. Да так и засохнуть, подняться пылью под колёсами. Или просто камнем лежать у любой дороги. Только не человеком! Человеком! Какой позор! Даже не позор. Позор, гордость, слишком это по человечески. Да нет, просто гнусно быть вот этим разумным, к венцу творения себя относящим. Для этого ли Homo Sapiense, что бы вот так выискивать оправдание каждому своему слову, мысли. Шаг за шагом. И к кому обратиться, с кем слиться в едином порыве, в порыве созидательной ненависти, в порыве разрушительной любви? 2Х4. Бьются. Несмело, непонятно. Бьюсь несмело, непонятно. Давлеет надо мной этот белый лист. Давлеет тот, кто вдруг прочтёт.
Повторяется старая история из детства. Он (она, оно)за моим плечём. Следит за выплывающей строкой. Какой безумно мелкий смыслик жизни дала мне тюрьма— выйти отсюда! И кажется вот он— предел мечтаний. А за всем этим— могучее государство. Эта проклятая цивилизация, этот случай, эта мимолётная система, стена, камера, на мгновение рождённая из хаоса. Мимолётность эта тратится с безумной расточительностью всегда и всеми. Секунды моего бытия. Ценю ли я их сейчас выше, чем на свободе? Да, конечно, конечно (в попыхах) С гастрономической точки зрения, например. Или вот— совесть. Тоже образование в голове. Не найти двух одинаковых.
Стоит ли распыляться по мелочам? Как бы и не стоит. Не стоило бы, ка бы впереди были не мелочи, не пустяки. Но пока всё было из этих мелочей. Кирпичики жизни, что ли. Хочется, что бы крик был на всю вселенную. И она маловата. Что бы раздирая грудь он вырвался и пронёсся сквозь всё неведомое, напряжённое всё. Рушься, ненавистный! Или цвети цветами.

Забавная штука— тюрьма. Воспитание, своего рода. Чего хочешь не получишь. Этакое мазохистическое наслаждение. Вот, вот, рядом и мог бы получить, но нет, мимо! И в пору бы огорчиться, но тоже нет. На! Получай! Научись наслаждаться тем, что имеешь. Научись терять. Научись терпеть. Да вся жизнь такая. Только бьёт по крупному. Потеря, фаршированная массой потерь. Мелочных, постоянных, идущих одна за другой потерь. Без особых всплесков радости. Вот тебе и противоположности. Диалектика. Без белого нет чёрного. Есть, господа! Есть чёрное. И без белого и без красного, чёрное остаётся чёрным. Даже если и сравнить не с чем. Счастье не нуждается в сравнении, в близости беды, что бы быть счастьем.

Заебался переписывать с сомнительных листочков подобную хуйню. Я же не в тюрьме, время дорого. Может и продолжу как нибудь. А лучше напишу историю, что храню в голове. Так то лучше будет.

Кресты. Игры доброй воли 1994.

Ясно, наслушался ужасов за свою жизнь о тюремной жизни. Соседи по КПЗ подлили масла в огонь. И в КПЗ не сахар, но оба моих соседа время от времени в течении недели роняли фразы типа
— Сходи тут посри по человечески, а то долго не придётся.
— Наслаждайся, пока в Кресты не попал. И так далее. Ужас. Нагнали страху. Я буквально пару дней назад вышел после второй по счёту операции на руке. Моя любимая правая рука, такая умелая, такая сильная, уже почти год сохла в гипсе. Ебучие неудачные операции по сращиванию сухожилий. А она бы мне, ох как пригодилась.
Ворота крестов отворились для жестяного авто. Видимо это какой то принцип, набивать людей, хуже, чем сельдей в банку. Что б жизнь мёдом не казалась. Тюремный отстойник— камера, сомнительные нары, засранная дыра, стены из зеленоватой грязи. Вонь. Постояли, посидели до следующего дня. Утром ветврачи взяли у каждого кровь. Не на колбасу ли? Ну, в путь. Все движения пока в подвалах. В тюрьму, похоже, никто не собирался, всех взяли с улицы. Мент забирает в неизвестность личные вещи. Нацепил мои заебатейшие оправы, повертелся. Внесите в список очки— говорю. Не слышит. Следующий. Следующий пункт. Получите матрас. Для сравнения скажу, в немецкой тюрьме я расписывался в получении 20 (двадцати!) наименований предметов. Только полотенец было три! штуки. Для рыла, ног и, видимо туловища. Может яйца вытирать. Тут из окна мне подали перетянутый самодельными верёвками грязный узел. Я недоуменно вопросил— Что это? Матрас, последовал ответ. Другого нет?
-Хотел, как лучше. Сможешь на нём сидеть. Хороший пуфик.
Не вполне поверив, осмотрел другой. Это была обрамлённая кровавой ватой дыра. сколько на нём скончалось от потери крови? Другие не были лучше. С пуфиком под мышкой последовал куда указали. На этаже в стакане /клетка/ ждал решения своей участи с мелким агрессором. Тот нервно метался в замкнутом пространстве, беспрерывно угрожая невидимым чуркам. Уже просветили, камеры строились до революции с расчётом на одного человека. сейчас в каждой по 12-14 человек. В блатной хате бывает 9. Брякнули ключи. Иду по этажу в дальний конец коридора. Угловая камера. Дверь закрылась за мной. Приветствуюсь, присаживаюсь на пуфик в свободном пятачке у входа. Осматриваюсь. Все несчастливы от моего появления. О чём кричат конвоиру. Чурбаны в перемежку с советскими.
— Почему такие длинные волосы?— зло наезжает чёрный.
Придерживая больную руку осматриваюсь краем глаза. Рядом в литровой кружке кипятильник.
— Ну!— требует чурбан. Надо резко накинуть ему шнур на шею и тянуть.
— Убеждения такие— отвечаю.
Убеждениями интересуются. Подсаживается юноша — боец. До обеда идет прощупывание. Обед. Прислуживает чистый, в голубой рубашечке с коротким рукавом Кэмэл. Тонко подмечено. Горбатый нос— Кэмэл. Во время обеда.. Останавливаться на помоях, чем потчуют в Крестах? всему своё время. в тот момент меня это не так занимало.
— Кэмэл, дай некрофилу жрать!
приподнимается полог, из под шконки /кровати/ протягивается немытая вечность лапа с такой же миской. В темноте блеснул глаз.
За время беседы камера колется на четыре части. Чурки против меня, пара бойцов уже за. Пара нейтральна, у четвёртой части— Некрофил и Кэмэл не бывает мнения. Один чел пока отсутствует. В суде. В угловой камере суета. Постоянно отсреливаются пули на свободу. Слышны стуки и крики. В щель в окне подаются какие то пакеты. Чурки отжимаются на ребристых дощечках. Тренируют кулаки.
Прогулка!
Выхожу с желающими. Путь лежит через здание тюрьмы, по коридорам, на улицу. Улица — это условно. Кругом бетон. Небо за сеткой. Во дворике думаю думки. Ща возвращаться в камеру... Не сладка жизнь в камере. Одинадцать рыл на три койки. Отнимем некрофила. Десять. Мне никто не предложит сам поделиться местом. Тут мне предстоит провести, как минимум пол года. На прогулку чурбан взял блок сигарет. Видел, как он тёр что то с конвоем, отдал коробку. С прогулки меня ведут уже в другую камеру. Честно говоря, я вздыхаю чуть ли не свободно.

В тюрьме не принято менять камеры, но тут воля не моя. Приводят в новую хату. Тут 14 человек, почти все — первоходки, как и я. Приветствуюсь, осматриваюсь. Тюрьма похожа на корабль. Титаник. Мы все зашли сюда со своим барахлом и расселись по каютам для долгого плавания. Стены в камерах сплошь оклеены всякими картинками. Украшены. Постоянная движуха. Свет никогда не гасится. Никогда нет тишина. Постоянный шум. Крик. Все перекрикиваются из камеры в камеру. Беспрерывная суета. Передаются бандюки (передачи), малявы (письма). В хате две трехярусные койки (на шесть человек), а нас 14. Между верхними висит рукодельный гамак из неясной мануфактуры. В ход идут свитера и любая ткань. плетутся веревки, вяжется гамак. На каждую койку очередь на сон. надо утрясать, решать, где и когда будешь спать. Не будешь же месяцами сидеть у входа. Прошла первая волна знакомств. 

Выясняю технические подробности. Смотрящий — Гога. Кроме одного засиженного пассажира все первоходки. О пассажире особая речь. Хата — общаковая. Все передачи кладутся на решку (окно) и все могут брать и жрать, сколько хотят. В толпе и свиньи лучше отъедаются, потому каждый старается, как может и по приходу дачки все обсираются. Срешь тут же в углу, упершись носом в пару рыл. Хата условно делится на кучки — семьи. Освоился и вношу рацуху — поделиться на семьи. Сделать хату семейной. Не будем спешить и обсираться. Не все счастливы подобному повороту, однако живем. 

Не могу сидеть на месте и гуляю по хате с утра до ночи. если один, то четыре шага вперед, назад. Если вдвоем, то три шага. кого то раздражает непрерывное шарканье день за днем. Слышны бурканья. 

Жизнь не без конфликтов. Тут же не пансион благородных девиц. Сам был бы счастлив, если бы все тюрьмы (со мной вместе) провалились бы под Землю. Стало бы чище. 

О движухе. 

От не хуй делать, делается все. Все сюда не собирались, всех подняли с асфальта и завели в авто, а затем в камеру. потому все инструменты, ножи, крючки, удочки, духовые ружья, электроплитки, веревки, клея, краски готовятся непосредственно на месте. На окнах отсекатели их металлической полосы 5 милиметров на 8 сантиметров. такую полосу перипиливают за день, искуссно используя вместо пилы старые бритвенные лезвия. Мы вдвоем пилили. Ник то не напрягал. денлать все равно не хуй, так хоть у свежего воздуха на окошке посидишь. Лето пиздецки жаркое. 

Имея руки, сделал пару наборов шахмат, пол сотни нецек, без счету масок и всяких фигурок. В благодарность загоняли сласти.

netzkeol4
netzkeol4a
netzkeol5
netzkeolall
netzkeoltolpa

Засиженный пассажир еще тот аферист. Потихоньку оглядывается и пытается управлять малолетками. Рулит, как ему удобно. Пока все шло гладко, но тут человек ставил литр кипящей воды на вертолет (подвижный стол), на газету. Мимо. Я спал на нижней шконке. Кипяток вылился мне на ногу. вскочил, как ошпаренный. Кинулся к раковине и сунул ногу под струю. Кожа сошла с ноги, как кисель, открылось мясо. Полилась кровь. Суббота — выходной день. Врача нет (и у врача ничего нет). В понедельник жена передала облепиховую мазь. Три дня я ждал, е спал. Познал, что есть боль. Еще месяц не мог ходить. Вставал поссать, напрягаться нельзя. Лопается кора на ноге и льется кровь. В хате жара под 40, наплевал на все понятия и лег на пол (на полу лежать нельзя по понятиям). Пока отдыхал на полу, с оги лилась кровь, забрызгал сумку засиженного. В камеру закинули петушка. Мелкий бедняга. Таких долго не держут в хате. пососал у того, другого. Засиженный дождался удобного момента для интриг. Зашла речь о понятиях. 

— для меня все одно, кто ебет и кого ебут — пидор. Хотя ни к кому не испытываю предубеждений.

— Ах, господа — этот человек нас пидорами назвал! 

Причина, как мы помним, засиженному надо управлять, не нравится семейная жизнь, влияние кого то в хате. Он науськивает всех. Мне предъявляет забрызганную кровью сумку. По понятиям ему нужно вернуть именно такую и немедленно.

Добровольцы от скуки проковыряли в стене дыру в соседнюю камеру, разобрав царскую кладку. Попутно из стены извлекли стальной прут. Прут этот пригрел возле себя. Пока обстановка в хате накалялась, полеживая примерял в руке прут. На меня никто не кинулся, но общая агрессия перетекла на моего семьянина, которому делал фигурки. Не ясно, какой был официальный повод, толпой дали спортсмену — громиле пизды и вернули хату на общак. С меня съехали.

Вскоре я уже вставал и начал прохаживаться. Засиженный рулил в хате и обстановка была стервозной. Потихоньку подготовил план действий. В бане мы мылись с ним рядом. Я сплел из капроновых ниток удавку. Когда будем вытираться, разобью локтем лампочку и в темноте накину на шею удавку. Всем будет легче. 

Выпала пауза. на прогулку выводят в один дворик с двух соседних камер. Можно после прогулки с кем то поменяться, уйти в другую хату. Поименная проверка только на выходные. Так повадился меняться с грузином и ходить в соседнюю хату. В моей же хате сидели знакомые с воли. Ученик со спец школы на Аккуратова, Я там как то проходил учительскую практику. В соседней отдыхал серийный убийца Саша Леонтьев и гангстер, похититель культурных ценностей. Оба в возрасте. Оба с высшим образованием. У Саши две вышки, третью запросил прокурор. Не безъинтересно послушать человека, у которого только по делу восемь убийств. Убитые, не старушки процентщицы, но могучие бандиты, морские адмиралы. Старна разваливалась. Шли выяснения отношений. Все разборки без применения оружия.— голыми руками. Этот человек не ебал петушков, не кичилися понятиями и легко и непринужденно мыл сортир. Прослышал про напряги в нашей хате.

— Только скажи, захожу и всех кладу.

Я мог бы не беспокоиться, но все вопросы привык решать сам. Потому удавку не выкинул, но решил, что на днях меня вызывают в суд. Если снова суд отложат (до этого отложили) и я вернусь в камеру, тогда и будет момент.

DEUTSCHLAND 1994

Тут приведу выдержки из писем к сестре Вере, что слал... это и тюрьмой не назвать.

Из немецкого санатория. Для контраста.

А контраст был. Вышел с Крестов и буквально через пару месяцев уже отдыхал в Германии.

15 января.1995

Только, что отвлекся. Позвал (даже не знаю, как его назвать. Язык не поворачивается назвать ни как.) охранника, что ли. Знаешь, потрясающее здесь отношение. Такое ощущение, что я болен тяжело и они санитары, присматривают за мной. Врача? Пожалуйста! Вот ручку попросил, эта плохо пишет. Масса извинений, завтра будет, сейчас кончились. Завтра же будут и марки и конверты. Сколько Вам нужно?

Сижу в комнате, почти как моя, только есть приносят. Прогулка — час в день. Два часа открыта камера. Душ, кухня, телевизионная. Что хочешь, то и делай или в гости иди. Да я не особо и хочу ходить. Делал вот зарисовки всякие. Волнуюсь, как ты там? Что там за кошмар в стране. Сажусь есть, молюсь Богу и говорю -
"Что бы всем моим родным, всем близким, дорогим и добрым людям было что поесть там в России тоже"
Даже стыдно, как тут живу. За Отечество обидно. А как вспомню, сколько у нас злобы в людях в тюрьме... Это кошмар.

Встал, походил минуту. На столе кувшинчик с чаем. Там и цейлонский и лечебный (доктор дал). Пожаловался я, что спина болит по утрам. И вот чудо — за два дня перестала от чая болеть спина. А вот тогда об отце подумал. Ему бы здесь пожить пару лет, полечиться. Вот, Господи. тут в тюрьме, как у нас в санатории, не хуже. И ведь есть недовольные (турки часто недовольны). То есть не вкусно, то еще что. Если здесь срок больше 3х месяцев, идешь учиться (язык, иные предложения). За это тебе платят деньги. Если учить кого, тоже платят. Работаешь — платят. Ничего не делаешь, а денег нет, 60 марок в месяц дают на табак, вино и развлечения. Так прости меня, родителю у нас столько не получают. Так и на севере живут! О них то забыли. А кто должен помнить? Помню, щемит душу. И вот из за этого не могу здесь сидеть и бездействовать. Потому, что вчера из Россиии, помню как там девченки в булочной покупают одну булочку, а дома рис со специями. Хлеба уже не в волю!
А ты как там? Пишу тебе одни распоряжения. А как вспомню, какая ты была замотанная, бедная моя сестричка, так плакать хочется.

20 января 1995

Дотронулся до батареи, обжегся, и сразу к тебе прижался. Ты меня пожалеешь. Кто еще пожалеет?

23.01.1995

А что ту скромничать, ждать неделю? Сейчас напишу письмо. А через неделю еще одно. Даром, что ли в тюрьме сижу. Главное, скромность эта, ни к чему она как бы. И вам хоть и не собирался писать, а сел. И вот тут же уперся и ни с места. Огляделся вокруг беспомощно. Фотографию отца устроил удобно в лист, а то просто углом воткнута была. Оглядываю стены, будто жду, ну вот, сейчас они подскажут, что сказать. Книга отложенная кричит " Обо мне! Обо мне!" Ну, что ж, о тебе — " Лимонов лучше. Не то, что бы лучше, а как бы ближе. Язык все же родной." Об этом и речь. И взгляд на жизнь близок. Ну ясно же сразу сказал "БЛИЖЕ". Стоит ли жевать? Хожу временами и планы строю, а ведь совсем не знаю, что и как будет. Совершенно ничего не известно. Ну да некоторе направление то в жизни надо иметь. А там уж и выправлюсь.
Ветер за окном прододлжает рвать. Думаю, что мне предстоит делать, и как дальше жить. Что за мысли в голове, идут одна за другой. Жизнь моя непутевая, которую ни на чтоб не променял. Безумные дни, безумные годы. Этакий контраст. То жизнь, повернуться не успеешь , все, все движется, плывет, сверкает. А тут тюрьма. Как мумия в мавзолее. Плыл раньше. Сейчас на месте. Впасть бы в спячку. Не спешу, смотрю на наброски, доделывать взяться не могу. Холст должен стоять пустой, чистый. Краски лежать. Тогда уж можно сесть, сидеть и на него смотреть. Что там? И вот, пришло. Встал и сделал. Тут как пришло, так и ушло. Ничего не поделаешь. Ждать. Есть идеи и это уже хорошо.

 

 
Далее

end